Введение: поэт, философ и «ткач снов»
Сэмюэль Тейлор Кольридж (1772–1834) рассматривал сновидения не как случайные ночные картинки, а как ключ к пониманию воображения, аффектов и творчества, что просвечивает сквозь его поэзию, записные книжки и критические работы.
Его размышления о снах и кошмарах — от «Морфейного пространства» и физиологии полубодрствования до символических образов ужаса — задолго предвосхитили многие интуиции последующей психологии и литературной теории.
Центральный тезис: образ как экран для чувства
Самая известная формула Кольриджа о сне гласит, что образы в сновидениях представляют те ощущения, которые, как нам кажется, их вызывают: не сфинкс порождает наш ужас, а мы видим сфинкса, чтобы объяснить уже присутствующий ужас.
В этой инверсии причинности сон «ищет объяснение» внутреннему аффекту, а не рождает его, и потому символический образ во сне — это постфактум попытка придать форму бесформенному чувству.
«Найтмэр» как пограничное состояние
Кольридж различал «обыкновенный сон» и «ночной кошмар» (night-mair) как пограничный режим «мерцания» между сном и бодрствованием, когда мозг начинает просыпаться и реальные сенсорные впечатления смешиваются с внутренними фантомами. Именно в этом полусне разум, опираясь на прошлый опыт, «приписывает» болезненное ощущение внешнему агенту — убийце, «гоблину на груди» и т.п., что и создает ощущение реальности кошмарного видения.
«Морфейное пространство» и готическая модель сна
Исследователи реконструируют у Кольриджа концепцию «Морфейного пространства» — особого измерения, где возникают сны, пересекающегося с материальным миром бодрствования и нематериальной сферой сверхъестественного.
В его готической интерпретации кошмары могли пониматься как «вторжения» демонических сил через это пространство, что рифмуется с образами лабиринтов, крипт и одержимости в готической традиции.
Амбивалентность и ранняя «психология» сна
Критики отмечают амбивалентность Кольриджа в оценке сновидений: он колеблется между моральными, физиологическими и метафизическими объяснениями и не сводит сон к одной этиологии. Вместе с тем его разбросанные замечания складываются в раннюю программу исследования сновидений, где учитываются эмоции, тело, культура и поэтика символа.
Воображение как рамка: от первичного к вторичному
Теория сна у Кольриджа связана с его знаменитым различением «первичного» и «вторичного» воображения, а также «фэнси» (механической ассоциативности), изложенным в «Биографиа Литерария».
Первичное воображение — живое основание всякого восприятия, «сила» со-творения мира в сознании.
Вторичное — преобразующая, «есемпластическая» способность художника, которая распадается и воссоздает, придавая единство опыту.
Кольридж ввёл прилагательное «есемпластическая» (от греч. «сделанный в одно») для обозначения объединяющей силы воображения — способности «сплавлять» разнородные элементы опыта в цельное единство.
В «Biographia Literaria» (1817) он называет это «esemplastic power» и противопоставляет воображение механической «фэнси». Есемпластическая сила именно «формует в одно» и придаёт единство, смысл и целостную форму материалу восприятия и памяти.
В современных словарях: «имеющая силу формировать разнородные вещи в единое целое».
В контексте сновидений это различие помогает понять, как сырой аффект и полуавтоматические ассоциации (фэнси) оформляются в выразительные образы, которые затем могут быть отработаны вторичным воображением в поэтическом творчестве.
Сон, страх и образ: инверсия причинности
Возвращаясь к формуле о сфинксе, Кольридж подчеркивает, что в бодрствовании мы боимся, потому что видим льва, тогда как во сне «порядок» меняется: ощущение гнета или ужаса предшествует и вызывает образ, который рационализирует переживание.
Эта мысль оказалась продуктивной для эстетики аффекта и интерпретации того, как художественные формы «объясняют» эмоции, которые уже движут субъектом.
Поэтическая лаборатория: «Кубла Хан» и «поэтическая вера»
Собственный опыт ярких грез и кошмаров питал поэтику Кольриджа, что видно в «Кубла Хане» и размышлениях о «добровольном приостановлении недоверия», необходимом для поэтической веры.
Сон как «готовый образ» и как энергия воображения становится материалом, который вторичное воображение организует в эстетическое целое, способное передать «стопор, восторг, тревогу и радость» ночного видения.
Тело, среда и полусон: механизм «смешения»
В описаниях «найтмэра» Кольридж указывает на роль телесных ощущений и частичных зрительных впечатлений комнаты, штор и постели, которые, прорываясь в полумоменты открывающихся глаз, «добавляют живости» сновидному образу и подтверждают его как «внешнюю реальность».
Такой механизм смешения реликтов реального восприятия и внутренних фантомов объясняет, почему кошмар так убедителен и часто сопровождается сомнением, что еще усиливает судорожную веру в реальность видимого.
Эхо в критике и последующих теориях
Современные исследователи видят в Кольридже предвосхищение более поздних аналитических подходов к снам, в том числе юнгианской линии, благодаря вниманию к символу, архетипической образности и связи сна с творчеством.
Его взгляд на обратную причинность «аффект — образ» часто цитировался и переосмыслялся в XX веке, включая Борхеса, который популяризировал формулу о сфинксе в эссеистике.
Итог: сновидение как язык аффекта и форма воображения
Для Кольриджа сон — не загадочная «вещь-в-себе», а динамический процесс, где воображение оформляет аффекты в символические фигуры, заимствуя материалы тела, памяти и культуры.
Его теория соединяет физиологию полусна, готическую символику и поэтику воображения, предлагая видеть в сновидении язык, который не вызывает чувство, а «объясняет» его, делая доступным для сознания и искусства.